– Понравилось? – заботливо поинтересовался Дреш. – Может, просто поставишь меня где-нибудь в уголке – и айда вперед, вся такая из себя самостоятельная?
Ки помедлила с ответом. Она все еще попыталась сосредоточить взгляд на стене, но от ее обычного глазомера здесь было весьма мало толку. Стена казалась расположенной прямо у нее перед носом; проходил миг – и Ки не взялась бы дотянуться до нее рукой; еще чуть-чуть – и до нее надо было шагать через всю комнату. Гордость не позволила-таки ей сдаться без боя, и Ки попробовала найти компромисс.
– Честное слово, уж до чего я рада была бы бросить тебя здесь, Дреш, – сказала она, – но, увы, не отваживаюсь.
Он ответил:
– Тебе кажется, что я все время этак походя обижаю тебя, Ки, но на самом деле мною движут лишь спешка и жестокая необходимость. Так что, если ты не прекратишь все принимать близко к сердцу, мы с тобой никогда отсюда не выберемся.
Ки закрыла глаза и почувствовала, что он вновь подчиняет себе ее зрение.
– Придется уж нам с тобой еще попользоваться моими глазами, – сказал Дреш. – Похоже, ты считаешь это себе помехой, и немаленькой. Что до меня, я уже сомневаюсь в благоразумии затеянного предприятия. Полагаю, нам следовало бы отправиться в Горькухи, а там я без труда захватил бы какое-нибудь подходящее тело. Другое дело, мало что может сравниться с блаженным ощущением своего собственного тела. К тому же вместе с телом я лишился бы немалой доли своей силы, не говоря уже о секретах, которые в этом случае выведали бы Заклинательницы. Да что толку рассуждать! Нам теперь отступать некуда, можем идти только вперед. Так что вставай и дай-ка мне оглядеться…
Ки поднялась молча и послушно, хотя властная речь Дреша больно ранила ее гордость. Вероятно, она с гораздо большей охотой приняла бы участие в навязанном ей приключении, если бы Дреш обращался с нею, как с равной. Но колдун явно видел в ней всего лишь руки и ноги, которые можно использовать, – она была для него чем-то вроде ездового животного или смирной упряжки. Подобное сравнение немало потрясло ее. «Когда-нибудь же я вернусь к своему ремеслу возчицы, – подумалось ей. – Смогу ли я смотреть на вещи совершенно так же, как прежде?..»
Дреш между тем обозревал комнату, и Ки оглядывала ее вместе с ним. Комната производила странное впечатление: можно ли представить себе аскетическую роскошь? Матово-черные стены были голыми, как в тюремной камере, воздух был прохладен до холода, так что у Ки встали дыбом все волоски на коже. Однако в углу виднелось низкое ложе, так вот, оно было застелено самыми пышными оленьими шкурами, которые Ки когда-либо видела, притом бурый мех отливал фиолетовым – оттенок, свидетельствовавший о высшем качестве и немалой цене меха. В ногах постели лежали аккуратно сложенные одеяла, похожие на те, что керуги ткали из шерсти своих горных овец, но даже и тончайшие пальчики керуги никогда не сумели бы выпрясть такие нитки и выткать такую нежную ткань. В другом углу находился деревянный стол и при нем табурет самого незамысловатого вида. Породу дерева Ки так и не признала, тем более что оно вроде как мягко мерцало изнутри. А вот высокий хрустальный сосуд, стоявший посередине стола и наполненный бледно-лиловой жидкостью.
– О-о, – удовлетворенно выдохнул Дреш. – А ведь не потерял я, Ки, былого искусства, не потерял. Ни в малейшей степени. Мы попали не только в ее царство, но даже прямо в ее спальню! Если только комната может говорить о том, кто в ней живет, то эта говорит о ней, о Рибеке. То она себя во всем ограничивает и урезает, а мгновение спустя любой своей прихоти потакает…
– Рибеке?.. – удивилась Ки.
– Заклинательница, которая стащила мои члены, – пояснил Дреш. – Самая жадная до власти ведьма, какую свет видел…
Однако, пока он так говорил, перед глазами Ки промелькнул странный двоящийся образ. То есть внешне в комнате ничего не произошло, но впечатление было, как будто смотришь на каменистое дно пруда сквозь свое собственное отражение. Ки увидела женщину. Высокую женщину, и бледно-зеленая мантия, спадавшая с широких плеч до ступней босых ног, только подчеркивала ее рост. Белые цветки ветреницы выглядывали из травы у ее ног, пышно ниспадающие волосы так и блестели на солнце. «Рибеке…» – шептал ветерок, шевеля траву и заставляя кивать головки цветов. Но это была не Заклинательница, а женщина, человеческая женщина, вроде самой Ки. Ки успела задуматься об этом, но образ расплылся и померк, и перед глазами вновь была всего лишь пустая комната. Дреш продолжал о чем-то говорить, и Ки усомнилась, что он преднамеренно разделил с нею это видение.
– …и самая опасная среди них. Ибо она владеет собой настолько, что нет такого деяния, к которому она не смогла бы принудить себя, если сочтет, что оно доставит ей выгоду. Любое деяние, вне зависимости от того, какую боль оно ей доставит, вплоть до гибели. Вот если бы не она, а кто-то другой стащил мои сундуки!.. С другой стороны, ни у кого, кроме нее, и не вышло бы…
– А сундуки-то где? – поинтересовалась Ки. Спина у нее и так уже трещала от постоянного напряжения, и потом, поди вот так потаскай с собой чью-то голову, да с каменным постаментом. Опять же, удовольствие намного ниже среднего – торчать в спальне Дрешевой первейшей врагини. Чего доброго, еще войдет в самый неподходящий момент… Одним словом, чем быстрее она, Ки, заберет доверенный ей груз и Дреш поможет им обоим убраться отсюда восвояси, тем и лучше. Стало быть, не место и не время предаваться пустой болтовне.
– Терпение, – хладнокровно осадил ее Дреш. – Ты что же, полагаешь, Заклинательницы прямо так и позволили нам войти, забрать коробки и удалиться? Как же, как же. Начнем с того, что они их охраняют. Или ты думаешь, что мое тело – безделица, которой будет позволено валяться как попало? Может, ты думаешь, будто мы отыщем меня где-нибудь в пыли под кроватью?.. О нет, игры тут будут весьма тонкие. И ход теперь за нами. В этой их кажущейся утрате бдительности я усматриваю наблюдение даже более пристальное, чем ожидал. Уж не стоим ли мы одной ногой в западне?.. Надо подумать…